У Меча Предназначения два острия. Одно из них - ты.
Каждый раз после таких приступов, как сегодня, я по дурацкой или не очень привычке даю себе зарок непременно суметь избавиться от боли в следующий раз. Суметь заставить себя даже в наполненном людьми, шумом и гамом, коридоре абстрагироваться от всего, и выдавить из себя боль по крупице, с каждым вдохом и выдохом. Направленным потоком вымыть мельчайшие кусочки битых стекол из раны.
И каждый раз у меня мало что выходит. Хотя оно и немудрено, когда тебя совершенно внезапно сгибает пополам, и ты невольно ожидаешь увидеть внизу не гладкую кожу, а распоротый зазубренным лезвием пах, из которого хлещет кровь. Наверное именно так себя чувствует человек, которому вспарывают брюхо, перед тем как потерять сознание.
И ведь я сама чуть ли не теряла сознание от такой боли. Сперва меня затрясло мелкой дрожью, затем прошибло на противный и липкий, холодный пот, а потом, в какой-то момент просто подрубило колени. Интересно, сколько бы я провалялась во тьме, если бы не спохватилась тогда заранее. В тот раз я еле-еле успела, скуля, доползти до ванной, и успешно отрезвила себя ледяными струями воды, желая только одного — чтобы эта сводящая с ума боль если не ушла, то хотя бы ослабила свою жестокую хватку.
Конечно, такое бывает не каждый раз. Я довольна стойка по-отношению к боли, поэтому далеко не каждый раз из глаз начинают течь слезы не потому что я хочу разрыдаться и почувствовать малейшее облегчение, а потому что я не чувствую ничего, кроме вдавливания битого стекла в нежную плоть.
И, пожалуй, на данный момент жизни, я могу сказать, что это самая сильная физическая боль, которую я когда-либо испытывала, имея на счету множественные растяжения связок, два перелома, более пяти операций под местным наркозом и около восьми лет занятий балетом.
Я не знаю, будут ли в моей жизни боли сильнее этой, но крайне надеюсь, что нет. Представить страдания еще более мучительные мне не представляется возможным.
И каждый раз у меня мало что выходит. Хотя оно и немудрено, когда тебя совершенно внезапно сгибает пополам, и ты невольно ожидаешь увидеть внизу не гладкую кожу, а распоротый зазубренным лезвием пах, из которого хлещет кровь. Наверное именно так себя чувствует человек, которому вспарывают брюхо, перед тем как потерять сознание.
И ведь я сама чуть ли не теряла сознание от такой боли. Сперва меня затрясло мелкой дрожью, затем прошибло на противный и липкий, холодный пот, а потом, в какой-то момент просто подрубило колени. Интересно, сколько бы я провалялась во тьме, если бы не спохватилась тогда заранее. В тот раз я еле-еле успела, скуля, доползти до ванной, и успешно отрезвила себя ледяными струями воды, желая только одного — чтобы эта сводящая с ума боль если не ушла, то хотя бы ослабила свою жестокую хватку.
Конечно, такое бывает не каждый раз. Я довольна стойка по-отношению к боли, поэтому далеко не каждый раз из глаз начинают течь слезы не потому что я хочу разрыдаться и почувствовать малейшее облегчение, а потому что я не чувствую ничего, кроме вдавливания битого стекла в нежную плоть.
И, пожалуй, на данный момент жизни, я могу сказать, что это самая сильная физическая боль, которую я когда-либо испытывала, имея на счету множественные растяжения связок, два перелома, более пяти операций под местным наркозом и около восьми лет занятий балетом.
Я не знаю, будут ли в моей жизни боли сильнее этой, но крайне надеюсь, что нет. Представить страдания еще более мучительные мне не представляется возможным.